Никто не помнил, когда это дерево здесь выросло. Не помнил, когла его кора была молодой и нежной, когда сень его листвы не отбрасывала густую, почти маслянистую тень. И никто никогда не ходил по маленькой тропинке, спрятавшейся за ним. Поэтому сложно было сказать, почему тропинка не заросла травой, и несколько камней едва ли служили для этого оправданием. Она уводила глубже в тень, мимо низких кустов, несколько раз заворачивая и огибая стволы нависавших над ней деревьев. Ближе к концу тропинки она начинала расширяться, или окружающая её земля просто становилась больше похожей на неё, но, как бы то ни было, в определенный момент она исчезала, приведя к потертому камню, треснувшему в нескольких местах. Если присмотреться, то в нем можно было различить черты могильной плиты, треснувшей в нескольких местах. Даже те, кто создавал этот парк, едва ли смогли бы ответить, откуда она взялась, и почему сохранилась. В этом месте не было кладбища, не было даже частного дома, где кто-то мог похоронить близкого человека из сентиментальных, пусть и окрашенных в мрачный тон, соображений. Если когда-то на плите и было что-то написано, то время прошлось по ней с упорством слепого цензора. Только темные, тонкие ростки выделялись на фоне бежевого камня. Они устремлялись вверх, каждый сам по себе, словно не обращая внимания на остальные. Тонкие, узкие, черные лепестки расходились от стеблей, слегка напоминая колючки розы, увиденные во сне через закопченое стекло. Конец каждого ростка загибался обратно вниз, словно из камня вырывались написанные в спешке знаки вопроса. Кончик каждого стебля венчали четыре лепестка, два из которых расходились в противоположные стороны,а два других расходились лишь поначалу, сплетаясь затем снова вместе, образуя петлю, глядящую обратно в бежевый камень могильной плиты. В этой петле виднелось одно единственное темное пятно зерна на тонкой нити, готовой оборваться в любой момент. От порывов ветра оно слегка подергивалось – внимательный зрачок в прозрачном глазу.