But the past did not want to stay the past, and in its hunger it started to tear off pieces of the present with its dull cracked teeth, swallowing them one by one, gorging faster and faster, faster than the present grew, until it stopped, and was swallowed whole, and the present was no more. But the hunger stayed, and the teeth moved, and the future beckoned.

That is why I am scared. Because of the past, devouring the future.

@темы: Фрагменты

---

And so we walk and so we talk and the cemetery never ends, shaming the map and justifying the name.

And the red flickers and the sun shimmers, and winds blow the dust and crackle autumn leaves.

Names are listed, accusation or a prayer, epitath or a praise, colors change and names are called.

And so we walk like we once walked like we never were where we never will.

And the mask is yellow old, and the dress is now tattered, but the eyes that are not still expectadly look without a single word.

Our story is not over but it will never continue, it has finished in water and in fire and now we walk through the cemetery, and think of each other.

We don't look at our faces, do not speak to each other, air catches the words and they are dragged into whispers.

Turn around, catch each other in the edge of the iris.

And we yesterday whisper: "I am not only you. And you are not only me".

---

Я однажды писал об этом, но это важно помнить. Восприятие лабиринта субъективно, по крайней мере в определенной мере. В лучшем случае половина воспринимаемого является общей, и эта половина является наиболее очевидной. Лабиринт завязан на восприятие паттернов, послетовательностей, покровов. Чем тоньше, сложнее, важнее последовательность, тем с меньшей вероятностью она будет разделена с кем-то другим.

---

It isn’t the sun. It is Amber Moon.

---

Found out what the "Red One's Secret" is.
It is a lie.
I understand that it doesn't sound significant to anyone else but trust me, it is the key I was missing. There are lies that one tells others, lies one tells oneself, and then there is a third kind. This is the third kind.
But like any lie there is an inconsistency. There is a discrepency that can be found. That is what the Wanderer is looking for. And I am going to help her.

---

I see smoke rising from behind the houses at the square. Thick smell scratches at my nostrils, tugs at the lungs. I feel pulse beating in my temples with a dull ache.
They are burning horses.

---

I keep feeling someone's presense. I raise my hand up and feel someone reaching down, grabbing my hands. I feel like I can almost hold them, feel the hand touching my chest. It is a physical feeling, but incomplete one. I feel everything the touch brings, but without limit, without a border that would stop my hand. A feeling that would seem scary, but I recognize it. The last time it was the Red Chimera, first touched than known. Now it is something else. Something more. Something kind.

---

You see, mosters are not forgotten. They are sad, misremembered things, half faded into oblivion, looking at us from the dark with eyes like that of a sad horse, hoping we can one day remind them of their name.

---

113
Took almost eight bloody years to figure it out.
Now it is time to get to work. Even if it takes eight more years.

---

"На основании проведенных опытов можно с уверенностью утверждать, что данное растение галюциногенными свойствами не обладает. Ни у одного из участников эксперимента, принимавших реальный препарат, вне зависимости от формы приемы не было зафиксировано поведение или показания, которые отклонялись бы от нормы. Личные свидетельства участников также отмечают отсутствие каких-либо изменений. Тот факт, что отклонение некоторых показателей от нормы и субъективное описание состояния измененного сознания были отмечены только у нескольких участников контрольной группы, члены который принимали плацебо, только подтверждает общий отрицательный результат."

---

Ashen.
Официального названия не имеет, но в документах, приложенных к заявке на внесение в соответствующие книги, упоминается название "susurro cinerarius" (источник неизвестен). Согласно доступным документальным свидетельствам, был впервые обнаружен на южных территориях Российской Империи, однако к заявке был приложен выполненный в 20 веке перевод текстов с латинского языка, упоминающих обнаружение описываемого растения в Греции. Согласно автору перевода, источник относился ко второму веку до н.э. Оригинал отсутствует. В Российской Империи был известен под названием "пыльник". Что примечательно, все известные названия так или иначе являются вариациями слова "серый" или связанных с данным цветом образов, однако все доступные свидетельства утверждают, что цвет растения является черным.
Все источники, вне зависимости от возможной достоверности, утверждают, что растение было обнаружено в той или иной форме на местах захоронения. В тех случаях, когда это не упоминается, описание территории позволяет предположить наличие захоронений, неизвестных автору источника. Помимо этого большинство источников сходятся в следующем: растение обладает сильными галюциногенными свойствами, однако без более подробных исследований утверждать нечто большее невозможно. Несмотря на наличие нескольких подробных описаний опыта использования растения в качестве галлюциногена, они представляют собой исключительно субъективное описание и не позволяют установить возможные реальные свойства. Описанный способ употребления также различается, что далее затрудняет попытку выведения повторяющихся эффектов.
Заявка на официальное признание существования растения была подана в 1972 году в Новосибирске. Заявка была отклонена по причине отсутствия образца растения, подробного описания или достоверных документальных свидетельств.

---

Никто не помнил, когда это дерево здесь выросло. Не помнил, когла его кора была молодой и нежной, когда сень его листвы не отбрасывала густую, почти маслянистую тень. И никто никогда не ходил по маленькой тропинке, спрятавшейся за ним. Поэтому сложно было сказать, почему тропинка не заросла травой, и несколько камней едва ли служили для этого оправданием. Она уводила глубже в тень, мимо низких кустов, несколько раз заворачивая и огибая стволы нависавших над ней деревьев. Ближе к концу тропинки она начинала расширяться, или окружающая её земля просто становилась больше похожей на неё, но, как бы то ни было, в определенный момент она исчезала, приведя к потертому камню, треснувшему в нескольких местах. Если присмотреться, то в нем можно было различить черты могильной плиты, треснувшей в нескольких местах. Даже те, кто создавал этот парк, едва ли смогли бы ответить, откуда она взялась, и почему сохранилась. В этом месте не было кладбища, не было даже частного дома, где кто-то мог похоронить близкого человека из сентиментальных, пусть и окрашенных в мрачный тон, соображений. Если когда-то на плите и было что-то написано, то время прошлось по ней с упорством слепого цензора. Только темные, тонкие ростки выделялись на фоне бежевого камня. Они устремлялись вверх, каждый сам по себе, словно не обращая внимания на остальные. Тонкие, узкие, черные лепестки расходились от стеблей, слегка напоминая колючки розы, увиденные во сне через закопченое стекло. Конец каждого ростка загибался обратно вниз, словно из камня вырывались написанные в спешке знаки вопроса. Кончик каждого стебля венчали четыре лепестка, два из которых расходились в противоположные стороны,а два других расходились лишь поначалу, сплетаясь затем снова вместе, образуя петлю, глядящую обратно в бежевый камень могильной плиты. В этой петле виднелось одно единственное темное пятно зерна на тонкой нити, готовой оборваться в любой момент. От порывов ветра оно слегка подергивалось – внимательный зрачок в прозрачном глазу.

---

Неподалеку от старых, скрипучих ворот, увитых поржавевшим плющом, всего в нескольких шагах от той самой белой скамейки, от центральной аллеи отходила маленькая дорожка. Мало кто обращал на неё внимание, так как она не была покрыта гравием, в отличии от основных дорог парка, но скорее напоминала тропинку, протоптанную теми, кто шел скорее в определенном направлении, нежели следуя предложенному им кем-то маршруту. На самом деле эта тропинка отнюдь не была создана случайно, и существовала с самого основания парка, но, почему-то, когда остальные дорожки расчищали и приводили в более аккуратный вид, она предпочла остаться в своем первозданном виде. После нескольких поворотов эта дорожка приводила к окруженному деревьями, возле которого стояло несколько скамеек, которые, в отличии остальных, были покрашены в темно красный цвет. Никому не приходило в голову красить их заново, и за много лет краска успела облупиться и потемнеть так, что поверхность скамеей неуловимо напоминала кору старого дерева.
Мало кто приходил сюда, да и мало кто знал, что сюда в принципе можно приходить – деревья росли достаточно плотно, чтобы о существовании пруда и скамеек можно было узнать только выйдя прямо к ним. Сам пруд давно зарос, и поверхность воды часто бывало нелегко разглядеть под покрывавшим её зеленым цветом. Работники парка знали об этом уголке, но он находился достаточно далеко от того места, где они отдыхали во время перерыва, свободное время они предпочитали проводить вне парка – как бы они его ни любили (а многие действительно питали к нему теплые чувства), им вполне хватало того времени, которое они проводили в нем во время работы. За исключением редких любопытных, которые никогда не возвращались сюда второй раз, к пруду приходили только трое людей. Но о существовании друг друга они даже не подозревали, и каждый считал это место своим собственным, хотя ни один из трех об этом даже особо не задумывался. Все трое, почему-то, выбирали из нескольких стоявших у пруда скамеек одну и ту же, почти всегда скрытую тенью огромного дерева, возвышавшегося сразу за ней.
Первым был молодой человек, работавший ночным портье в отеле неподалеку от парка. Каждый понедельник он приходил сюда рано утром после работы, сразу после открытия парка, и доставал термос, наполненный горячим чаем - кофе в этом месте казался ему от чего-то неуместным, и, к тому же, доступный в отеле кофе был для него слишком горек. К тому же спустя несколько часов он ложился спать в снимаемой на пару со знакомой квартире, и его не привлекала перспектива долго ворочаться без сна, глядя на пробивающееся через занавески солнце. Он сам не был уверен, зачем приходил сюда, несколько раз пытаясь приносить книгу, несколько раз пытаясь начать писать сам, но в конце концов сдавшись. В течении получаса он пил свой чай и словно со стороны наблюдал за тем, как текут его мысли. Когда в термосе заканчивался чай, молодой человек вставал, клал термос обратно в сумку и неторопясь уходил, чувствуя, как сон постепенно надвигаеися на него, словно огромная волна, грозящая смести город но неподвижно застывшая за мгновение до того, как коснется берега.
Вторым человеком была женщина лет тридцати, хотя она сама всегда думала о себе как о "девушке". Она приходила сюда раз в несколько недель, вечером, когда солнце постепенно начинало приобретать более мягкий оттенок, хотя выбор дня недели едва ли был регулярным. В нескольких кварталах от входа в парк находился небольшой магазинчик, где всё ещё сохранилась проявка пленочной фотографии. Забрав свою пленку и пачку фотографий она клала их в рюкзак, заходила в кафе, где брала неизменно сладкий кофе в бумажном стакане, и направлялась в парк. Иногда она позволяла себе купить горсть маленьких шоколадных конфет, но каждый раз слегка укоряла себя за эту вольность. Дойдя до скамейки у пруда она аккуратно ставила на неё кофе, затем свой рюкзак и, наконец, маленький пакетик с конфетами, если он был у неё с собой, затем забиралась на скамейку с ногами и, устроившись поудобнее, доставала из рюкзака пакет с фотографиями и впервые на них смотрела. Каждую фотографию она изучала чрезвычайно пристально, словно пытаясь найти в них что-то, чего она не увидела в момент съемки. В результате фотографии, кофе и конфеты кончались почти одновременно, хотя последний глоток кофе она всегда оставляла на обратный путь. Посидев ещё около минуты она вставала, проверяла, что ни один фантик не остался лежать на земле, убирала фотографии, закидывала рюкзак на плечо и отправлялась назад, небрежно размахивая опустевшим стаканчиком с кофе.
Третий человек приходил к пруду днем, когда солнце светило ярко и даже в тени под деревом сумерки наполнялись теплым сиянием. Это был старый священик, чья церковь находилась у другого входа в парк. Он приходил без чая и без кофе, не брал с собой книгу, но сидел у пруда дольше остальных. Проведя в одной церкви больше тридцати лет, он начал приходить в парк недавно, поначалу в свой обеденный перерыв. Ел он мало и быстро, так что у него оставалось много времени. Он не носил часов, но с возрастом научился точно определять когда ему было пора возвращаться. Дойдя до пруда он садился на скамейку, подбирал с земли камешек, лист или небольшую веточку, и начинал крутить их в руках. Он не произносил ни слова, и на объект в своих руках он лишь изредка обращал внимание. Задумчивый взгляд оставался устремлен куда-то вдаль, или, возможно, вглубь. О том, что он пытался понять, он так никому никогда и не сказал.

---

Все начинается с белой скамейки. Сама по себе она была абсолютно непримечательна. Две длинные металлические ленты, покрашенные в черную краску, служили ножками, и, одновременно, основой для сиденья и спинки. Наверху спинки ленты слегка утолщались и закручивались в спирали, слегка напоминавшие улиток, по крайней мере под определенным ракурсом. К лентам крупными болтами крепились толстые доски, покрытые белой краской. В нескольких местах краска облупилась, обнаружив под собой точно такую же краску, разве что лет на шесть старше. Среж кто-нибудь кусок доски, слоя краски подобно древесным кольцам поведали бы, что скамейка стоит у входа в парк неподалеку от скрипящих ворот уже чуть больше двадцати четырех лет. По крайней мере именно столько она должна была там стоять, если бы утром каждого четверга она не совершала небольшое путешествие.
Утром в четверг случайный прохожий мог наблюдать любопытную сцену: группа старичков, кряхтя и жалуясь на то, насколько она потяжелела от недавнего дождя, переносила скамейку на другую сторону дороги и ставила напротив другой, не сильно от неё отличавшейся, где их уже ждали их супруги. Каждый ворчал, что именно ему приходится основная доля веса, но на самом деле каждый честно выкладывался как мог. Скамейка была достаточно тяжелой, и больше восьми человек её за раз ухватить не могли. Весь четверг они сидели на этих скамейках играя в шахматы, поедая принесенные с собой бутерброды и фрукты, которые некоторым приходилось нарезать на маленькие дольки, и пили из старых термосов чай. Хотя дома многие были непрочь выпить рюмку другую, ни у кого и мысли не возникало принести в парк в четверг что-либо кроме чая. Вечером, когда солнце уже начинало садиться, старички с кряхтением вставали, собирали шахматы, упаковки от бутербродов, термосы и всё остальное, что не слишком привлекало гулявших вокруг голубей, и расходились по домам.
Скамейка оставалась стоять на новом месте несколько часов до закрытия парка, пока мимо неё не проходила группа работников, которые проверяли, чтобы все в парке было на своих местах и готово к открытию утром. Видя скамейку они качали головами, клали мешки для мусора и метлы на землю, и неторопясь направлялись к ней. Каждый из них был достаточно силен, чтобы перенести её в одиночку, пусть это и потребовало бы серьезного усилия. Но все они уже были уставшими после рабочего дня, и со временем совместный перенос этой скамейки стал своего рода традицией. На счет три они поднимали скамейку и без особого усилия относили её туда, где она должна была стоять.

---

Вопросы:
1) Выбирает ли выбор исход или изменяет его?
2) Чем определяется субъективное восприятие времени и влияет ли оно на детальность восприятия?
3) Насколько противоречивыми могут быть описания одного и того же объекта оставаясь правдой?

---

Я продолжаю терять части... я даже не уверен чего. Тексты пропадают, мысли распадаются на части. Идея записывать что-то прекрасна, но такое чувство, что она выходит из-под контроля. Я не помню, как писал некоторые тексты. Не помню, чтобы моя мысль или я сам доходил до этих точек рассуждения...

"Я нахожу страницы своего дневника исписанные чужим корявым почерком. Они покрыты чужими мыслями, знаниями кого-то, кто отказывается со мной делиться."
Мне следовало бы привыкнуть к тому, что на свой мозг больше нельзя полагаться как на надежного рассказчика. Но от этого сложно отказаться.
Но, с другой стороны, эти "чужие" записи помогают тратить меньше времени на хождение вслепую.

Запись 1:

What is the story? It is a series of events, or, to be precise, changes. There things that change within the story, and things that remain the same, in order to make the change apparent in others. Story is impossible without change, and if you see no change, that means you do not see the entire story, or there is no story to see. And even if everything within the story itself remains the same, if change does not happen or it comes full circle, thus making the starting point and the destination one and the same, ask yourself: did the writer change? Or did the reader? Because while it is rarely fair to bring this up, the story does involve both the writer and the reader, even if usually their participation is omitted in polite silence.
No writer can fully become part of the story he writes, just like the reader remains a reader and not a participant. For if they could, they would no longer be writer and reader but characters. All our life we turn our existence into the stories. Stories we tell ourself, stories we tell others, stories where we can even be a secondary characters, but stories non the less. We are able to do so because even if part of us participates in the story, we are not just this part, we are more. We see more, and thus we see the story we are part of. If there is a story that involves us completely, we can not see it, just as we can not look at ourselves without a mirror. Some say that only God can create a story where he is both the author and a character, but we do not know what he sees when he tries to look at the story he created. Some say our entire world, from beginning to end is just a story God wrote about himself.


Запись 2:

In the center of our relationship with stories lies a paradox. The moment we find ourselves part of one, we rebel, and try to escape it. We never want to settle for being mere characters, we never want something else to define us, never want someone else to be the author. Yet when we tear ourselves free, escape the prison and confinement of the story we were part of, we find ourselves robbed of meaning, because we are no longer defined by something else, and are cursed with inability to define ourselves, to write ourselves into our own stories.
When we are writing a story, there is one trick we are unable to pull off. We always remember that we are the ones who wrote them, and no matter how deep we dive into the stories, in the back of our minds we always know that these are our stories, our lies. That is the key conflict, the unwillingness to be defined by something else and inability to define oneself. And so we keep running towards others to seek ourselves, to ask them for our names, that should define and bind us according to the legends we once read, yet hearing them we halt, unable to comprehend their nature, unable to understand why do we want to rebel, only to surrender to that impulse and push our authors-to-be away, to escape definition and seek freedom from what we desired so much just a few moments ago. An infinite cycle.
But is there a way out? A way to end the cycle? Can we allow ourselves to be defined by others and not rebel, or can we define ourselves without the ever present doubt? Or is there another way?

---

Тень от веток с остатками листьев на стене, напоминающая крылья. Влажное и холодное дыхание, пахнущее землей и мокрыми листями. Трещины, которые видишь краем глаза.

@темы: Фрагменты

---

Пытаясь понять историю острова я оказываюсь в странном положении. Казалось бы, любая история подобна книге, которую можно прочитать от начала и до конца. Но вместо этого у меня передо мной лежат отдельные страницы, много-много страниц. И когда я пытаюсь собрать их воедино, найти правильный порядок, я понимаю, что это невозможно. Номера страниц повторяются, содержание одной противоречит содержанию другой. События повторяются с теми или иными вариациями. Вчера я наконец понял как минимум одну важную деталь. Это нелинейная структура. Это цикл. Повторяющаяся петля. И я знаю точку, в которой эта петля смыкается.
Одна сторона этой петли - это старый парк, в котором за одном из деревьев скрывается заросшая могила, которую все забыли.
Другая - смерть на рассвете. Иногда умирающий стоит один, иногда нет, но каждый раз история заканчивается смертью. И именно его могила находится за деревом.
Страницы надо разложить по кругу. Это тоже не решит всех проблем, но теперь по крайней мере я понимаю, почему так сложно найти связь разных событий. Все эти события отдельны. Они не обязательно должны быть связаны, на это просто нет времени. Суть города именно в том, что события, разделенные во времени, могут влиять друг на друга. Циклы пересекаются. Это не ровный круг, который проходится раз за разом, кольца повернуты друг относительно друга.
Следующим вопросом является то, с чего всё началось. Я знаю, с чего начинается каждый цикл. Но что-то не сходится. Могила в парке находится вне острова. Она не должна быть частью цикла, но при этом именно она является точкой схождения.
И откуда вообще возникли эти циклы? L. теоретически может являться их источником, но я пока этого не чувствую. Не вижу.

Я знаю как но остров приходят почти все участники. Я знаю цели некоторых их них. Я знаю, что случается в определенные моменты. Но при этом я не могу понять, есть ли между элементами реальная причинно-следственная связь.

---

L

Finally figured out who the ??? is. L. Should have geussed by how complex of a pattern is being weaved.
Finally got a glimpse of him. Human hands making a mask out of clay on the shore of some body of water - maybe lake, maybe ocean. Mask looks primitive for some reason, despite the fact, that it depicts male face with closed eyes and mouth with incredible detail. It is lifelike but somehow primitive. The expression is neutral. After finishing the mask, but before putting into fire, its creator slowly lifts the mask and puts it into water, then begins to slowly move it. Eventually the incredible details begin to fade, and after some time there is just a vague impression of a face left. There is something very unsetteling about it. Creator takes the mask out of the water and puts it into the fire he started on the shore. When the mask is finally hardened, he takes it out, lets it cool down, then takes some sort of paint, and puts three horizontal lines on it - one where mouth was, and one on where each eye was. The mask is done.

Also, there are eyes in the darkness. Not glaring or shining or burning, just many eyes watching. Never seen anything like it. Not sure if they belong to one or many. Not sure what it is.

---

Никто не знал, как строился этот город. Он поднялся от берегов моря словно титан, чьи движения занимали века, карабкаясь по отвесным скалам, цеплясь за них лестницами, соскальзывая и поднимаясь вновь, пока наконец над обрывами не начали возвышаться стены старых домов. Дома были уже построены старыми, их камень сливался с теми, о которые разбивались волны.